Война и любовь

Прошло 60 с лишним лет, а война не кончается. Чтобы залечить рану, человеку достаточно месяца. Чтобы остроить города, требуются годы. Десятилетиями налаживается экономика. Сколько требуется времени раненой душе? Для нее нет срока и лекарств. Возможно, души кровоточат вечно.

Моя история – это история моего деда Павла Новикова. Нас с ним связывали теплые отношения. Он умер в 1980 году, так и не осуществив своей давней мечты, и в мой последний приезд просил меня: «Доведи эту историю до конца. Найди их».
И вот много лет подряд, листая старые альбомы, я часто брал в руки эту фотографию и рассматривал миловидную женщину с пышными русыми волосами и ребенка, который, как казалось мне тогда, чем-то был похож на моего деда.
Это Грейфсвальд, 1946 или 1947 год. Мастер выполнил портрет в скудной манере тех трудных лет. Тогда не хватало многого, но любовь все-таки была. Эта любовь проявляется во внимании, с которым женщина смотрит на младенца, и нежности, с которой она держит его. Как все мадонны мира. Она довольно молода и, наверное, весела: где-то в ямочке на ее щеке притаилась улыбка. Ребенок спеленут, но подвижен и пытлив. Мне казалось, что ему должна была передаться неукротимая жажда жизни, присущая моему деду. Я знал, что ребенок – девочка, потому что еще в школе я изучал немецкий, и для меня не было тайной слово «Tochter» на обороте фотографии. Слово, написанное чернилами и пером, чуть детским почерком. Мне представлялось, что так может писать человек, который любит смеяться и не верит в силу смерти. Все остальные слова тщательно закрасила сестра деда, когда он вернулся с войны. В том числе и имя женщины. Со временем из-за частых переездов я утратил тетрадь, где со слов Павла Дмитриевича записал его рассказ о военных скитаниях и неизвестной женщине. Помню только, что фамилия ее напоминала Kunz. 
Судьба свела этих людей в растерзанной послевоенной Германии. Они не знали друг друга до этого и не встречались после. Но и после расставания их история продолжалась. И началась она задолго до их встречи. Если верить тому, что все наши пути предопределены, встреча двух одиноких людей кажется исполненной глубокого смысла. А все обстоятельства, способствующие сближению, кажутся ступеньками к этой встрече. Самой большой ступенькой в этой лестнице стала война.
Еще до войны дед прекрасно водил машину, имел опыт руководства и освоил несколько нужных в то время профессий. Работал слесарем, экспедитором, комендантом приграничной зоны и планировал стать инженером железных дорог. Все его мысли вращались вокруг счастья семьи – молодой жены и маленького сына, который родился в 1935 году.
Пока муж часто бывал в командировках, жена Евдокия принимала участие в общественных работах. Она была чрезвычайно подвижная женщина, и в работе успевала больше других. Зимой 1937 года она родила второго мальчика и почти сразу снова вышла на работу. Работая, женщина часто забывала об осторожности и однажды, разгоряченная физическим трудом, напилась колодезной воды и скоротечно умерла.
О том, что он овдовел, Павел узнал, только приехав домой. На руках у него остался один сынишка: новорожденный сын умер вскоре после жены, так и не получив имени. Тот, кто остался в живых, стал впоследствии моим отцом.
Павел был очень привязан к Евдокии и сильно горевал. Он прекратил учебу, перестал ездить в командировки и устроился кочегаром поезда. Он надеялся забыться у жаркой печи, в дальних разъездах и так страдал, что боялся думать о новой семье. Мужчина понял, что цена любви – страдание. И чем сильнее любовь, тем неумолимее грядущая расплата. Но еще больше его тяготило чувство вины: в трудную для Евдокии минуту Павла не оказалось рядом. Скоро начнется новая война. Что будет с новой семьей?
Когда началась война, Павел отправился на фронт. Перед отъездом он дал сыну фамилию матери. Так дед увековечил память жены и поставил точку на своей семейной жизни: он не надеялся вернуться с фронта.
Дед поступил на службу в автомобильный батальон. Его дивизия долго воевала под Ленинградом. Сначала русские войска пытались предотвратить блокаду, затем сами оказались в кольце. Тогда Павел Новиков попал в плен первый раз, но очень скоро ему удалось бежать и вернуться на передовую.

В то время уже вышел приказ Сталина «Ни шагу назад!». Он называл предателем всякого, кто попадет в плен, и предписывал карать смертью всех, кто возвращался. Но командование боевых частей щадило вернувшихся: ситуация на фронте была очень тяжелая, в цене был каждый солдат. Только катастрофически не хватало оружия. Деду снова дали машину, но не дали пистолета. Линия фронта менялась несколько раз в день, и однажды, вернувшись на базу за новой партией груза, дед оказался на вражеской территории. Это было второе пленение, за которым последовала отправка в Германию.
Павел был хорошим водителем, и его определили трудиться на ферме. Немцы не знали, что для этого русского машина означает свободу. Едва сев за руль, Павел снова покинул Германию и чудом нашел своих.
Третий раз его пленили в 1944 году. Осенью Павел мчался по дороге, разбитой бомбежками. Кругом стоял гром орудий, но шофер безошибочно угадал звук снаряда, который летел по его душу. Он крутанул баранку резко в сторону… Толчок и темнота.Наверное, так в идеале должна выглядеть смерть на поле боя: мгновенный провал в небытие. Но дед остался жив. Когда он пришел в себя, по дороге шли немецике колонны, а по полю бродили автоматчики. Немцы заставили его подняться и толкнули в строй пленных. Там его подхватили и долго несли на плечах. Падение означало смерть.
Так дед попал в концентрационный лагерь. Я не помню его названия. Дед побывал в трех лагерях смерти, последним из которых был Ноенгамме. Там Павел пробыл недолго. В начале мая его с другими пленными погрузили на корабль «Кап-Аркона» и вывезли в море. Когда корабль утонул, дед остался на плаву и чудом дожил до того момента, когда его подобрали американские моряки. Всех выживших американское командование определило в специальный лагерь. Там Павел и встретил весть о победе.
А в это время дома, в далекой Вологде все считали Павла погибшим. Маленького Алешу приютили сестра Павла и ее муж. Свою тетю он называл мамой, дядю - отцом. Но Алеша верил, что настанет день, и настоящий отец вернется домой и крепко обнимет его…
Вскоре в лагерь, где находился Павел, приехал русский генерал. «Водители! Шаг вперед!» – скомандовал он. Вышли несколько человек. «Кто умеет водить легковую машину, шаг вперед!» Дед не водил легковушек. Но сама мысль остаться лагере и вернуться на родину освобожденным из плена казалось ему невозможной. В конце концов, чем легковушка принципиально отличается от полуторки? - только размерами. Так рассудил он и сделал шаг вперед: больше из строй не вышел никто. Ему поручили трофейный «хорьх» и поселили в частной квартире в Грейфсвальде. Только тогда Павел отчетливо понял, что он жив. Он сразу написал письмо сыну и сестре и отправил домой посылку. В посылке были материя для пальто и рубашек и ботинки для сынишки.

Дед признался мне, что к жизни его вернуло знакомство с молодой женщиной, которая жила по соседству. Осенним днем 1945 года он в очередной раз встретил ее у подъезда, вежливо поздоровался и остановился как вкопанный. Может, в этот момент солнце светило как-то иначе, чем обычно при их встрече. Может, он заметил ямочки на ее щеках или веселый блеск ее глаз. Дед помнит только одно: он вдруг понял, что не может жить без этой женщины. В этот же день он сообщил ей об этом.
В 1946 или 1947 году у них родилась дочь. Точную дату я не помню. Я не помню имен дочери и женщины. У дневников короткая память. До меня не дошла и фотография семейства: переходя границу, дед вынужден был ее уничтожить, ведь Сталин и его охранка были еще живы. Я помню отчетливо только одно. Всякий раз, рассказывая о разлуке, дед замолкал и отворачивался к окну. Я думал, что он собирается с мыслями. Но однажды понял, что говорить ему мешает волнение. Дед не хотел, чтобы я видел его слезы.
Вы спросите, почему они расстались? Дела русских в Германии закончились быстрее, чем предполагалось вначале. Северная часть была настроена мирно, и командование сократило контингент. Генерал отправился в отставку, а деда демобилизовали без права пребывания на территории чужого государства. Все случилось неожиданно и бесповоротно. О переписке не могло быть и речи. Затем Сталин умер, но следы семьи Павла затерялись. Как-то, спустя много лет, ему удалось узнать, что жена и дочка уехали в Канаду.
Долгое время мне казалось невозможным выполнить поручение деда. Сначала по политическим мотивам. Затем последовала Апрельская революция 1984 года, многие темы перестали быть запретными. Но я не представлял, откуда следует начать поиски, к кому обратиться? Наше поколение не знало Интернета и достоинств электронной почты. Ну и потом, опять же, эта утрата записей. Вдобавок, эксперты не смогли восстановить надпись на обороте фотографии. Так потерялся последний след.
В душе я корил себя, но в этом вслух не признавался. Мне казалось, что я недостоин памяти деда и его важных поручений. Сейчас я понимаю, что мое раскаяние запоздало. Но повод слишком серьезен, чтобы откладывать его насовсем…
Наверное, сейчас этой красивой далекой женщины нет в живых. Если она жива, по моим рассчетам, ей не меньше 85 лет. Если нет, я верю, что их встреча с Павлом все-таки состоялась – в том далеком мире, где нет войн и расставаний, своих и чужих, победителей и побежденных, а есть лишь чистая любовь без конца и страданий.

"Будь здоров, школяр!"

Сегодня для меня не совсем обычный день - не просто День Победы, а еще и день рождения одного важного для меня человека. Имя его всем известно - Булат Окуджава.
Его песни я впервые услышал на не очень новой пластинке в девятом классе. Эту пластинку дал мне послушать Витька Лемахин, мой наилепший друг и товарищ по разным неординарным выходкам. Я тогда закончил музыкальную школу и испытывал острый голод по музыке. И всякий раз, заходя к какому-нибудь однокласснику или приятелю, ворошил его грампластинки. Вот и сейчас Витька дал мне послушать неизвестного раньше певца. Он уверял, что песни просто убойные. И, включив проигрыватель, сидел рядом и серьезно слушал.
А я не просто слушал, а погружался в мир неизвестной Москвы. В песнях Булата она была какой-то тихой, уютной и довоенной. Провинциальной, что ли. И все, что происходило на фоне этой необычно родной Москвы, казалось особенно важным, значительным.
 "Полночный троллейбус по улицам мчит,
Вершит по бульварам круженье,
Чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи,
Крушенье,
                 крушенье.
Полночный троллейбус, мне дверь отвори:
Я знаю, как каждую полночь
Твои пассажиры, матросы твои
Приходят на помощь..."


( Как я был в гостях у Булата )